Мы встаем до света, накидываем плащи из теплой ткани – ее когда-то принесла Хенья, но она никогда не рассказывала, откуда, - оставляем пару монет трактирщику за ночевку и идем на запад. Мы ползем среди гор, вдоль маленьких бурных рек, редкие кустики тянут к нам свои ветки, с каждым днем теплеет, все громче звучат шутки. Мы идем к людям, от которых бегут, которых боятся и проклинают. Мы идем на праздник свободы.
По двум из нас плачут виселица и плаха, трое – твари рангом поменьше, их ждут в тюрьме, у одного – разбито сердце. Всем идти легко. Только мне так страшно, что целый день в горле ком. Я Младшая, мне всего восемнадцать. Мной убиты только пятеро, да и то Монтанья шутит, что они сами бросались на мои ножи.
На моем запястье намотан амулет – латунный треугольник с кленовым листком посередине. Его дали мне, когда сволочь, которую святые назначили мне в отцы, оставила меня одну, стоило в толпе появиться гвардейским киверам. Я украла тогда только бусы – красные, с большими бусинами, - но на меня повесили кражу туфель, зелья от бессонницы и двух бесценных алмазов. Пятилетней оборванке грозило серьезное наказание, если бы не мужчина с густыми усами и лучистой улыбкой, который помог бежать.
Он привел меня в красивый дом, где был крошечный круглый столик в нескольких дюймах от пола, венок из одуванчиков на голове темноволосой женщины и три комнаты, в которые мне было запрещено заходить. Это место почти стало моим, а запертые двери я взломала уже в семь. Мы взломали. Я и мои друзья. Слишком стремительный для взгляда остроносый Альфаро, кудрявый Монтанья с родинкой на левой щеке и Хенья, когда-то воровавшая даже столовое серебро.
Дон Луис стал мне отцом, показал жизнь и пообещал принца или хотя бы графа. К нам приходило много людей, некоторые катали меня на плечах и приносили яблоки и виноград, кто-то учил меня драться и защищаться, а кто-то пел и дарил улыбки, которые так хотелось спрятать в спичечный коробок и рассматривать в темноте.
Они вырастили меня, научили тому, что было мне необходимо, и заставили стать своевольной. Меня любили, как могут любить грубые типы, а я взамен принимала их такими, какими они хотели казаться. Действительно дорогой мне была только моя семья, и они это понимали.
Дон Луис ушел три года назад – оставил на столе четыре прощальных виноградных косточки и ушел, чтобы никто не смог его найти. Он запретил мне оплакивать его, и я не стала, только пусто было и темно, несмотря на лето. Он отлично знал, чему меня учит, и не одобрил бы, останься я там, где жила. Донья Долорес не смогла стать мне матерью, ее приказы были глупыми, а заказчики – неинтересными, поэтому нам ничего не стоило уйти.
Оживленная площадь, кривая улочка Зеленой Птицы, паутина переулков… Мы не смеялись от восторга только потому, что за нами гнались гвардейцы. Кто-то спотыкался, его подхватывали, раздавались веселые ругательства на языке, давно ставшим воровским – и вновь погоня. Запутать, увести, сбить – в этом был азарт, этому учили и это заставляли любить.
Потом была очередная попойка, где четырежды поднимали кружки в мою честь и наперебой хвалили мое умение найти богатые и любопытные места. А я сидела на подоконнике, разглядывая единственную украденную мной из того дома вещь – хрустальный медальон с двумя створками, внутри которого кровью перекатывалась красная бусина. Остальные брали золото и драгоценности, чтобы потом с гоготом рассказывать друг другу о будущих девицах и новом оружии, но мне слишком ярко помнилось бешенство дона Луиса, когда я впервые отказалась идти со всеми.
Они шли грабить очередную ювелирную лавку, а я вернулась оттуда всего лишь несколько часов назад. Я еще помнила седоватого ювелира с внимательными зелеными глазами, помнила его рыжую жену, с такой заботой подававшую ему очки, помнила его сына-подмастерье, которого звали Андреу, у него еще был шрам над правой бровью. Я еще не успела забыть древесный запах той лавки, блеск камней в витринах, а меня уже посчитали добытчицей. Сказали, что я нашла отличное место, где можно повеселиться.
Это был первый раз, когда я разозлилась и, отворачиваясь к столу, бросила через плечо, что не намерена выполнять идиотские приказы. Открыла шкатулку с крадеными драгоценностями и показала, что разговор окончен. Шкатулку чуть позже я со злостью смахнула прямо в окно – сразу же, как только дон Луис оглушительно хлопнул дверью. Потом я узнала, что ювелир в ту ночь спал спокойно, а мои друзья вламывались в чей-то дом на другом конце города. Я захлебывалась темнотой, а понравившимся мне людям ничего не грозило…
- ¡Ocurrirá una fiesta!
Искра на кончике спички, радостный возглас из-за спины. Трепетные огоньки со всех сторон летят прямо в солому, от нее пламя поднимается по тонким сухим веточкам, достигает бревен и на мгновение замирает в нерешительности. Голубой всполох по коре – будто звезда падает. Да, звезда.
Собравшиеся в круг люди – полсотни самых разных возрастов – горящие глаза и неуловимые щелчки пальцев. Разрозненный ритм совсем как рождающийся огонь, только он живой и послушный. Два щелчка, две паузы, пламя с треском поглощает веточки и растет, раскидывая в стороны искры. Хитроглазый Амадо поднимает руки над головой и хлопает все громче, он сам – огонь, и все они огонь, сегодня всем предначертано гореть.
Искр становится все больше, дерево прекращает сопротивление. Первый рубеж сломлен.
Танцующие тени и странные блики на лицах, полных предвкушения. Они ждали, они дождались. Метнувшийся к безмолвному небосводу птичий крик – седой Хоэль убирает руки от губ и криво улыбается, в его волосах что-то блестит, а глаза полны смеха. Сердце начинает биться ровно в такт постепенно вырисовывающемуся ритму, руки старой Висенты заботливо поправляют красный цветок в моих волосах. Кровь и золото. Черное платье, двойные оборки – в них тоже алый, затерянный в ночи свет – ткань прикрывает только одно плечо, пальцы привычно ищут кастаньеты и не находят их.
Они ждали.
- ¡Aya!
- ¡Ayao!
Пако не выдерживает первым. Все верно, сегодня его ночь, его очередь. Протяжные крики не заглушают ритм, они его подчеркивают, или он подчеркивает? Тонкий вскрик, чей-то смех.
Они дождались.
Все новые всполохи на коре, огонь поднимается, просыпается и восторг. Сегодня они бессмертны.
Старики отходят, это не их ночь, на суде перед пламенем остаются тринадцать. Несчастливое число, кому-то не жить, но не сегодня. Кто-то легко касается струн, звук тонет в ночи, четверо выбирают стороны света и встают на углах, образуя почти ровный квадрат и ограничивая площадку, как камни ограничивают огонь. Их дело – голос, живая песня, чистое воплощение. Четверо смотрят на закат и гладят струны, двое встречают рассвет, сидя на кахонах. Они все выбрали.
На другом краю кривит губы Химена. Черные волосы – даже короче, чем у меня, - небрежно касаются плеч, справа тоже алый цветок – совпадение или судьба. Синие глаза надменны, а белая рубашка с длинными рукавами туго затянута под грудью, и ленты ее падают на красную в горох юбку. Друг? Враг? Знает ли сама? Рядом с токаорами насмешливо крутит в длинных пальцах веточку Алваро – сама страсть и двадцать пульгад волос цвета смерти.
Трое в танце – что-то неверно. Молодой байлаор и две непосвященные из разных общин в ночь волнения и предвкушения – здесь ошибка, Совет ошибся…
- Si tú vienes a la romería…
Глубокий, низкий и прекрасный голос Хуана разбивает внезапно воцарившуюся тишину. Дон Луис говорил об этом, несколько раз говорил. Теперь все, должно быть, зависит от того, кто из нас дольше выдержит. Или кто больше понравится изящным щелчком пальцев отбросившему веточку Алваро.
Теперь во всем мире должен остаться только этот квадрат. Эта рождающаяся от рук токаоров мелодия. Этот голос. И эти сосредоточенные глаза Мениты, приближающейся к костру с другой стороны.
- …a pedir que tu vientre se abra…
Музыканты тоже соревнуются, Совет и из них выберет лучших. Это высшая честь для всех собравшихся здесь. Несколько лет назад выбрали Монтанью, никто не смог его превзойти. Но это было давно.
Костер взвивается к небу, словно чувствуя восторг людей, окруживших его. Сегодня все живы.
Они ждали.
- …sino dulce camisa de holanda…
Ощущения на пределе, Химена улыбается все неприятнее, остается лишь несколько шагов. Сейчас, еще немного, не показывая ничего лишнего – это слишком больно сейчас.
Тихо, Младшая, тихо. Еще рано.
Они дождались.
Голос Хуана, как искры костра, взмывает вверх, рассыпается страстью. Дрожит, трепещет людская завеса, отделяющая нас от мира. Мира? Нет мира за этой площадкой. Есть только огонь, музыка и танец.
Последний шаг.
- ¡Ay, que la noche llegaba!
Вскинуть руки, извернуться и легким движением оказаться за спиной Алваро. Дон Луис говорил, нельзя поворачиваться спиной к противнику, но сегодня мы все едины. Сегодня спины открыты, как и помыслы.
Хуан наверняка делает рукой еле заметный жест – позволяет остальным вступить, вплести свои голоса в его. Теперь можно подхватить пышные юбки и, изящно переступая, рвануться к Химене. Точнее, к тому месту, где она должна быть. Только она уже разгадала загадку и обошла костер так, чтобы вновь оказаться напротив. Два ожидающих взгляда устремляются к байлаору – он должен решиться, должен выбрать - Алваро улыбается и, трижды скрестив ладони над головой, делает шаг ко мне.
Триумф от удачных краж? Восторг от погони? Радость от шалостей? Ничто по сравнению с захватившим сердце изумительным ощущением. Этот танец – мой.
Молчание гитар, затишье перед бурей. Теперь все решено.
Мы ждали.
Энтрада. Энтрада, ритм, выворачивающий душу ритм. Кажется, никогда еще не удавалось двигаться так быстро. Дыхание сбивается лишь на мгновение, но Менита это замечает – не может не заметить. Злость в ее глазах неподдельна, хотя, может, так только кажется. Огонь любит играть.
Движения рук плавные, для резкости еще рано. Алваро рядом – так близко, что дыхание перехватывает еще раз. Нет, не о том мысли.
Мы дождались.
Раздаются какие-то нестройные подбодряющие восклицания, их становится все больше, они все громче, они обволакивают своей уверенностью, вселяют ее в мое сердце. Сегодня все мы живы.
Вскинуть руки, прощелкать ритм, обернуться вокруг себя. Ощущения на пределе, жар костра нестерпим – или это просто солнце здесь, рядом? Юбка мешает, не дает свободы – приподнять, приподнять, Младшая, не сбиваться с начатого движения.
Солнце? Да, солнце – над головой, вокруг, везде. Обрисовать его руками, к черту юбку. Гитары, где гитары? Почему так тихо? Почему только этот безумный ритм бьется в ушах, не давая ни на секунду замереть, перевести дыхание, успокоить сердце?
В какой-то момент Алваро изворачивается так, чтобы обвить рукой мою талию и увлечь меня за собой, обрывая, заканчивая, не пуская на волю танец и душу. Мгновенная пауза. Восхищенный вскрик.
- Mirad qué oscuro se pone el chorro de la montaña…
Теперь можно немного успокоиться, застыть, оставаясь все такой же непостоянной – нельзя полностью замирать, нельзя полностью заканчивать движение, иначе весь танец исчезнет. А ведь нет ничего, кроме танца и этих смеющихся черных глаз.
Вывернуться из невесомых объятий, броситься к краю площадки, вытянуть руку, коснуться его пальцев. Это все игра, Младшая, твоя любимая игра. Алваро делает шаг к тебе – сбежать, сбежать, увлечь собой и за собой! Вокруг костра, обогнуть это пышущее жаром земное солнце, легко двигаться, легко уводить байлаора туда, куда хочется.
Мы ждали.
- Señor, que florezca la rosa, no me la dejéis en sombra…
Цветы? Да, конечно, цветы! Донья Долорес однажды сказала, что настанет день, когда это движение – неуловимое и прекрасное – поможет мне. Оно может. Изобразить из себя распускающийся бутон, заметить восхищенные глаза Алваро. Сегодня моя ночь.
Мы дождались.
Охватить весь мир, охватить этих людей, обнять и прижать к себе. Танец может это позволить, танец вообще все позволяет. Танец и душа.
- Rayo de aurora parece, y un arcángel la vigila…
Глаза Алваро – не единственные глаза. Поющие и хлопающие люди, обступившие сегодняшний квадрат, - их не видно, их почти не существует. Но есть Химена. Химена, о которой я совсем забыла. Ее глаза пылают злостью, ей приходится танцевать одной. Совет допустил ошибку, нельзя отдавать двух байлаор одному.
Кто она? Мне сказали, как ее зовут и откуда она, но кто она такая? Чего от нее можно ждать?
Не о том думаешь, Младшая!
- El cielo tiene jardines con rosales de alegría…
Вскинуть руки, завершить начатое движение, провести игриво ладонью по щеке улыбающегося Алваро. Для него это тоже важная ночь, мы вдвоем были выбраны.
Я ждала.
Крутануться на каблуках, вбить в землю ритм, сотрясающий сердце. Нельзя выпускать Мениту из виду, это опасно, я не знаю, чего от нее можно ждать. Страх хватает душу, страсть танца свою добычу тоже не хочет отпускать. Это, должно быть, и называется истинным дуэнде…
Наклониться, скрестить руки, медленно подняться, не сводя взгляда с застывшей соперницы. Будет ли она просто ждать своей участи или все же бросится в бой?
Бросилась.
Несколько легких шагов, танец не прерывается, она тоже умеет двигаться так, что не понятно, как ей удается исчезать и появляться. Алваро некстати оказывается рядом, хватает за руку, тянет к себе – проклятье, неужели ты не видишь нож в ее руках?
Вот оно что. Нож.
Я дождалась.
- …la rosa de maravilla.
С последним вскриком песни Химена резко выставляет ногу вперед и кидается ко мне, Монтанья вскакивает. Жар в сердце поднимается наверх, из горла вырывается что-то, напоминающее рычание, руки сами отталкивают Алваро – предатель или нет, разбираться будем позже.
Тихо, Младшая. Рука Мениты, выставленная в слившемся с танцем движении, уже очень близко, только не учла ты, милая, на кого нападаешь. Перехватить кисть, надавить, не дать выпустить оружие из ослабевших мигом пальцев. Развернуть девушку к себе спиной – дон Луис был прав, нельзя поворачиваться и нельзя забывать. Приставить лезвие к незащищенному горлу – пусть все видят. Убивать собратьев запрещено, убийц и желающих убить изгоняют, им нет места в общинах.
- Ты победила, - выплевывает Химена. Отпусти, Младшая, отпусти ее.
- Младшая!
Хенья? Ах да. Мир вокруг, он же существует. Танец закончен, песня закончена, музыка оборвалась. Менита все просчитала верно – обвинили бы Алваро, ведь он был ко мне ближе всех. Проклятье, какая подлость…
- Леара, дочь Луиса, - голос Хуана красив даже за пределами песни. – Совет выбрал тебя.
Восторг поднимается из самой глубины души, это даже не счастье – поток, лавина. Выпустить тут же упавшую на колени соперницу, обернуться к друзьям – и почувствовать полет, ведь Алваро, красивый черноглазый Алваро, подхватил меня на руки. Они все кричат что-то радостное, теперь будет настоящий праздник, после фиесты же полагается если не отдых, то развлечение.
Но это будет потом.
А сейчас – триумф от жизни.