- Послушай, я…
Это было небо. Легкое, лазурное, дымчатое, веющее сквозь меня и дающее мне безумное, безграничное счастье. Зачем же еще, казалось бы, нужно жить?
- …я, наверное, уже восемь раз проклят и четырежды предан анафеме, но…
Ты стоишь там, за порогом, такой нелепо-милый в этой шапочке с помпоном, с какой-то чахлой растительностью в руках и почти жалобными серыми глазами на кем-то выточенном лице. Полупьяно-серыми, глазами сумасшедшей веры.
Ветер кошкой прыгает в лицо, бесшумные оранжевые струи опускаются на блестящую землю, солнце брызжет в глаза алмазной россыпью и гаснет.
Ты исчез больше двух месяцев назад, когда в воздухе застывали тропинки разлитого запаха срезанной травы, а в волосах запутывались звезды. Те же звезды, что сначала плясали в глазах, а потом игрались с тройными серебряными браслетами на тонких запястьях. Видимо, было слишком много любви на квадратный километр августа, и ты предпочел спрятаться за туманом.
В тот вечер я спятила. В тот вечер я определенно спятила. Напрочь. Распахнула все двери из себя в ночь, все окна открыла: залетайте, люди, комары, идеи, глупости!.. В половине третьего ночи я наполовину высовывалась из окна и плакала. Слезы падали в теплое «снаружи».
Там, где наши ссоры наслаивались на город, мне мерещился запах осенних костров. И обугленные края ткани реальности. К черту летели планы, жизни и представления о мире, погода металась между синим, ярким, безоблачнейшим летом и тяжкой дождливой осенью. Моя память, соответственно, тоже. И приходилось идти дальше. Мимо деревьев, мимо выращенных тобой цветов, мимо жизни. Мимо людей равнодушных и неравнодушных, но всячески чужих.
- …я не мог. Иначе не мог.
Я ведь тоже была там, и ты хорошо это помнишь. Ночи были полны трав, голосов и аллей, и теплое лето дарило миру возможность колдовать без волшебства, силой музыки, движений и чувств. То была чужая музыка, но все равно почти наша, переполненная нашими порывами и нашим дыханием. При мне ты играл всего пару раз, на той флейте, что я потом так спонтанно взяла себе, и знаешь, твои мелодии были намного дальше от нас, чем те отголоски песен, что доносились с чужих улиц и из чужих жизней.
И помнишь, дорогу нам перепрыгивали воздушные шары. Большие и разноцветные. Они поднимались с одной стороны дороги, перелетали на другую, приземлялись там на секунду и летели дальше. У них был забег.
А мои истории незримо парили над нами тогда, помнишь? Если присмотреться, их было видно, ты называл их светлячками, и говорил, что безумен автор, не умеющий держать карандаш. Я была безумна, и ты любил во мне именно это. Может, ты и впрямь всю жизнь мечтал видеть меня стоящей на брусчатке у моста, среди битых зеленых стекол, над медленной старой рекой.
И тот сон. Сон, где я видела тебя десятки раз, и всегда кричала в безмолвное небо, что это не ты. Не ты, не тот, не то и не так. Кто бы ни пытался тебя заменить в моей жизни, им бы это не удалось, они были бы лишь подделкой, неточной копией, в которой не было бы твоего тепла. Того самого тепла…
- Ты не все знала, а я не хотел причинить тебе боль…
Знаешь, а прошлого ведь нет. Есть настоящее, есть мы. Живое тепло, разноцветность глаз, пирожки с капустой. Есть город, город длиной в двенадцать с четвертью километров. Город, запертый в горных цепях. Город зеленый, как сама зелень, и свежевоздушный, как, собственно, свежий воздух.
Есть лес, в котором обязательно должны быть духи – это они сквозь еловые ветки хватают тебя за плащ или брюки. Есть солнце, в котором плещется вечность. И это прекрасно. Так же прекрасно, как роса на хлопьях одуванчика.
- Все позади. Проблемы больше нет. Я могу вернуться, ни за кого больше не боясь.
Ты Хранитель, я знаю. Твой уход можно было предсказать, но кто я такая, чтобы лезть в магию? Ты, Небесный, живешь настоящим и будущим. Ты видишь больше и чувствуешь больше, ты тот самый ангел-хранитель для тысяч людей. Ты не говоришь о своих мыслях и безмолвно исполняешь то, что нужно, и плевать, что это убивает меня, слышишь, мне плевать! Ты научился терпеть чувства, а я заставляла тебя пропускать все через себя. Пропускать и принимать. И, как ты ни сопротивлялся сначала, я сделала это. Я не могу вытряхнуть пустоту из банки или выжать свет из витражей заброшенной часовни внизу, в городе. Я не могу подарить счастье всем. Я не могу…
- Я не могу без тебя, слышишь? Почему ты молчишь?
И вот я стою перед тобой, в шерстяной рубашке с невесомыми рукавами, в длинной клетчатой юбке сине-серого оттенка, с ниточкой вместо пояса и большим коричневым клубком в руках. Пока ты подбираешь слова, я успеваю мысленно придумать целые разговоры, как когда-то могла придумать названия для созвездий, которые ты рисовал прямо в небе. Я знаю, у смерти вкус перечной мяты, но у воскрешения – запах осенних костров, которые вспоминались при ссорах.
Я живу, постоянно забывая проснуться.
Но нас двое.
И на губах рождается, нет, не слово, улыбка – сначала робкая, неуверенная, тонкая. А потом в сторону летит клубок, рассыпаются искрами цветы, медленно распутывается пушистый шарф… на запястьях вновь проступают серебристые символы, которые исчезли вместе с тобой и вернулись, стоило тебе оказаться рядом. Тонкие письмена, почти не заметные. Как ты радовался, когда они появились…
Желтая лампа, нелепая одежда, малина – как капли крови на ткани мироздания, поверх заживающих ран. А я ведь даже не знаю твоего имени… за подаренную мне тобой вечность я не удосужилась его узнать.
Прошлое уходит, его наконец-то можно отпустить, ему нет места в этом счастье, в этом моем безмолвии. Но сначала – поворошить карандашом остатки безумного.
Мы – это осенью, крыльями с просинью, тоннами нужных книг. Мы – это летнее, сон и безветрие, тысячи искр за миг. Мы – это вечностью, счастьем-беспечностью, прихотью Высших, и вновь нежность касания, трепет от знания, что же такое любовь.
Послушай, я отпустила прошлое.
Послушай, это так тихо.
Послушай, это два сердца.
Послушай, это звезды.
Послушай, это так близко…