Танец – это не только несколько заученных движений, как многие полагают.
Танец – это даже не чувство ритма и умение вовремя сдвинуть ногу в сторону или воздеть к небу руки.
Танец – это страсть. Это вызов судьбе. Это пророчество и исполненная надежды вера.
Особенно танец фламенко.
Танец необузданной ярости, необъяснимого огня в сердце и дуэнде1.
Чернокосая Гранада… сколько в тебе сил, красоты, сколько удивительной чистоты духа… твоя вода поет, над тобой, словно в небесах, витают стены Альгамбры… памятник Мариане Пинеде по-прежнему грустно, но решительно опускает голову на одной из твоих площадей… цыгане на твоих склонах все еще танцуют…
Скачущий по камешкам ручеек тихонько рассказывает какую-то сказку – наверняка об отважных воинах, славных битвах и прекрасных дамах. Впрочем, это может быть сказка о звездах или о лунном свете, кто знает.
- Ампаро…
С трудом удается улыбнуться, на запястьях звенят браслеты. Витые, как решетки проклятого Парижа…
- Я в порядке.
- Амарго добыл шоколад. Будешь?
- Миндальный? – На губах расцветает уже искренняя улыбка – улыбка, лишь отчасти напоминающая обычную, но в глазах все равно мелькает искорка смеха.
- Не знаю, наверное…
- Спасибо, Пако.
Осень почти не оставляет надежды. Скоро придут дожди, а это значит, что он еще год не появится. Обещал. Много раз обещал. Говорил, что никогда не забудет. Что вернется, как только сможет все уладить. Что не может не вернуться…
Вкус шоколада на языке смешивается с горьковатым, таинственным, родным и привычным запахом костра. Они не бездомны, нет, просто сами выбрали себе воздушный замок. Его купол – бескрайнее небо, его стены – леса, вход – песня на лесной тропинке, только вот выхода в нем не предусмотрено. Потому что все, кто вошел, не желают возвращаться.
- Пойдемте, пора.
Бродячие артисты безропотно поднимаются, собирают вещи, тихонько подтрунивают друг над другом. Пако, милый глупый Пако протягивает единственной девушке в труппе руку, Ампаро в последний раз со вздохом глядит на огонь и решительно встает. Сегодня – ночь танца. Ночь жизни. Ночь страсти.
Справа мелькает громада Альгамбры, в ее бойницах проступают насмешливые лица нерассказанных историй. Они никогда не были и никогда не будут рассказаны. Потому что души слушателей уже обернулись шалью из золотых осенних листьев.
Два года она ждала. Два года. Сквозь газетные страницы иногда прорывался блеск Парижа, пестрые заголовки вопили о том, что юный драматург Алваро де Фехо покоряет театры один за другим. На улицах мужчины в длинных черных костюмах многозначительно цитировали его пьесы, рассуждали об их глубине и о таланте написавшего… и никто, никто не знал, что этого человека так любила и так ненавидела из-за этого уличная танцовщица, байлаора2 Ампаро Гарсиа…
Два года ожидания. Мучительного, сладостного и нестерпимо жгучего ожидания обернулись тоской о несбывшемся. Она растратила свою силу, свою молодость на казавшегося любовью всей жизни человека. А он даже не дает о себе знать… обещал, многое обещал. И долгую, беззаботную жизнь, и гитарный перезвон по вечерам, и сына. Да, обещал сына. С его глазами. Глазами цвета неба в зимнюю стужу.
- Это… здесь, да, здесь.
Артисты по очереди входят в полутемное помещение какого-то трактира. Нет, это не трактир, это второсортное кабаре, собирающее толпы студентов и подвыпивших туристов. Здесь нет и не может быть тех, кто оценит, кто поймет. До их души невозможно добраться. Зачем танцевать, если это бессмысленно?
Привычное цветастое платье, половинка маски, скрывающая правую часть лица, кастаньеты в руках… Разве можно танцевать фламенко, если танец становится обыденностью, обязанностью, необходимостью? Но никуда не деться, другого пути нет. Хотя нет, почему же? Выход есть всегда. Просто он не устраивает жизнелюбивую девчонку: смерть от голода – не то, к чему стоило стремиться двадцать лет.
- Сеньоры, сеньорита, - некий молодой человек с облитыми маслом, приглаженными черными волосами оглядывает сцену странным взглядом. В нем нет даже интереса. Есть только поиск выгоды. Как это скучно и предсказуемо. – Я пригласил на сегодня художника. Он постарается написать картину во время вашего выступления.
- Пожелаем ему удачи, - насмешливо улыбается Кристобаль, настраивая гитару. Мягкий, какой-то кошачий перезвон подхватывают и другие токаоры3. Все должно быть идеально, иначе искусство превращается в повседневность.
- Вот и славно. А еще хочу вас предупредить. Оплата работы будет завтра. Днем. – Недовольный ропот. – Ничего не поделаешь, господа, не от меня это зависит.
- Тогда проваливайте, Мануэль Фальеса, - с лица Себастиана не сходит учтивая улыбка, что вызывает смех.
- Ампаро… ты точно в порядке?
- Пако, я же сказала. Все хорошо.
- Выглядишь уставшей. Хочешь, отменим сегодняшнее выступление?
Нет… он бы ей этого не простил. Фламенко должно жить в сердце. Вечно.
- Ни в коем случае!
Не надо кричать… Бедный Франсиско даже не знает, почему так дорогая ему цыганка грустит. Алваро обещал быть на день ее рождения. Но его не было. И через неделю, и через год, и через два года. Исчез. Забыл. Променял.
В помещение вошла кучка студентов с парой бутылок текилы, на них не обратили ни малейшего внимания. В поле зрения появился упомянутый художник, установил в уголке мольберт, критически оглядел предстоящие ему «экспонаты», быстро смешал на палитре несколько тюбиков красок, вновь бросил взгляд на пестрое платье байлаоры… как это глупо. Когда нет огня. Ни в душе, ни в сердце.
Призывный окрик Кристобаля – танец сейчас начнется. Надо сосредоточиться, иначе дуэнде не придет. Не будет души. Не проснется она. Будет спать, ожидая своего звездного часа, своего халео4, россыпи своей грации. Ожидаемое тьенто5 стало полной неожиданностью – но забываться нельзя, иначе не получится добраться до самой души каждого человека, сидящего за этими столами, не удастся почувствовать огонь, жар, жизнь…
Айео6 и энтрада7 слились почти в одно – так и рождается канте фламенко8…
Изначально почти бессистемная, разрозненная мелодия, выводимая четырьмя токаорами, превращается в давно знакомое фандангильо. Среди гитаристов появилось соглашение, они пришли к единому порыву – когда ты сам не понимаешь, что выводят твои пальцы, каких струн они касаются, но в общем и целом музыка льется непрерывно, создавая своеобразный коридор для дуэнде. Она призвана стать проводником, а потом все подхватит песня. Кантаоры – Кристобаль и Франсиско – прекрасно знают все тонкости пения фламенко, их трудно чем-либо удивить. Все будет хорошо. А собственные переживания нужно забыть. Ради танца. Ведь она, Ампаро Гарсиа, на сегодняшний вечер в этом кабаре является единственной королевой фиесты, даже если самого праздника и не намечается.
Волнообразно поднять, почти заломить руки… … музыка на мгновение замирает, чтобы тут же разразиться яростной фальсетой9, срывающей судорожные вздохи, заставляющей раскрывать и закрывать «веера» движений. Себастиан легко подчеркивает ритм, сидя на своем кахоне10, а каблуки байлаоры весело исполняют таконео11, разбивая звук на части. Так, наверное, и появлялись звезды…
Чувственные, плавные изгибы рук, упругий, четкий ритм, бьющийся в сердце, и вдруг – восторженное «¡Ola!» откуда-то справа, громкие гольпео12 и питос13, подчеркивающие перестук кастаньет в руках…
Юное, еще нерожденное чуткими пальцами токаоров флорео14 привычно и ясно появляется в сознании, заставляя резко остановиться и, на мгновенье замерев, поднять руки. Мелодия прерывается, давая волю чистому воплощению ритма – жаркому, страстному стуку кастаньуэл15. Это было повторено десятки раз, но ни разу еще не было такого чувства единства танца с песней. Кристобаль с Пако соревнуются в своем владении голосами – то самое канте бонито16, оно только добавляет перца в блюдо сегодняшнего вечера.
- ¡Castaña, bailaora!
Перед глазами – россыпь искр. Или звезд, кто знает. Они что-то шепчут, о чем-то рассказывают. Должно быть, продолжают начатую историю о рыцарях и их дамах. Кто-то успел – а главное, смог – развести костер? Какая разница, Fuego de Dios17! К дьяволу такие мысли, ведь дуэнде нужна душа, а не размышления! Изящная игра подолом юбки…
Ампаро чувствовала огонь. Огонь костра. Огонь смерти и неудержимой ярости.
- ¡A bailar, Amparo!18
- ¡Cante de fuego!19
Темные брюки, алый пояс, белая рубашка с широкими рукавами – кто он? Сверкающие смехом глаза, легкие, острые движения. Алваро?!
Не останавливаться! Ни за что не останавливаться! Танцевать, пока есть силы, пока дуэнде не насладится страстью… Нестерпимая боль рвет в клочья душу, телом движет взбесившийся демон искусства, а сердце… сердце полно радостью, оно тянется к охваченному теми же чувствами байлаору. Вернувшемуся. Несмотря ни на что. Ведь он обещал. Многое обещал. И долгую, беззаботную жизнь, и гитарный перезвон по вечерам, и сына. Да, обещал сына. С его глазами. Глазами цвета неба в зимнюю стужу.
Все возвращается на круги своя. Любая мысль остается в памяти, нужно только найти то, куда она уходит. А лабиринт закручен так, чтобы неискушенный искатель затерялся там навеки. Тогда смерть получает еще одну жертву, еще одного гостя.
Но такого не будет. Она, Ампаро, не позволит этому случиться. Ведь Алваро де Фехо вернулся. Ради нее. Только ради нее. На веки вечные.
- ¡Quiero!
- ¡Así se canta!
Танец – это не только несколько заученных движений, как многие полагают.
Танец – это даже не чувство ритма и умение вовремя сдвинуть ногу в сторону или воздеть к небу руки.
Танец – это страсть. Это вызов судьбе. Это пророчество и исполненная надежды вера.
Особенно танец фламенко.
Танец необузданной ярости, необъяснимого огня в сердце и дуэнде.
Вино приятно горчит, это расплата за тот восторг от халео, когда эмоции переполняют тело, разум перестает повиноваться, и только ритм ведет движения навстречу смерти. Мгновение за мгновением.
- Я здесь. Ты есть.
Половинка маски почти скрывает готовую сорваться в плач улыбку. Вино приятно горчит…
- Монсеньор, я Вас где-то встречала?
Волосы цвета вороного крыла, глаза цвета неба, улыбка цвета страсти.
- Не думаю, сеньорита. Но раз так случилось, давайте знакомиться. Я – Алваро де Фехо, байлаор труппы сеньора Сальвадора из Кадиса.
Закушена губа. Вино приятно горчит…
- Ампаро Гарсиа, байлаора труппы сеньора Кристобаля из Аликанте. Позволю себе заметить, Вы мне кого-то напоминаете…
Вино…
- Черт возьми, Ампаро! Я люблю…